Лосевские места на карте.

Россия. Московская область. Кратово (платф. Отдых). Страница 2.

Стр.: [1], 2

Тахо-Годи А.А. Лосев. М., Молодая гвардия, 2007. С. 372 – 373:

В третье лето третьего тысячелетия от Р. Хр. в тридцать седьмой раз приезжаю я в этот некогда благодатный уголок. Все так же встречает меня большой приветливый дом, изрядно подряхлевший (ночью он скрипит и кряхтит совсем по-стариковски). Я уже привыкла к мощной крапиве (и к траве со скучным, серым прозванием — сныть), что давно поглотила анютины глазки, колокольчики, золотые шары и розы, и шиповник, и малину. Но все так же стоят могучие сосны (хотя лес заметно поредел), тянутся вверх упрямые клены, живы кряжистые яблони, сирень и пышные заросли белоснежных деций, окаймляющих аллею. Весь в цвету, роскошный жасмин поздравляет меня с приездом, а там вдруг устремятся ввысь и лилово-розовые стрелы изобильных кустов, имя которых все давно позабыли. Этим жарким летом в Большом доме, о чудо, мы только вдвоем: я — внизу, Старый хозяин — наверху (молодые изредка появляются в благопристойном коттедже под старинным названием — Маленький домик). Стоит удивительная тишина… Сидя за книгой, внизу, на веранде, я не слышу, как бывало, ни стука пишущей машинки, ни тихой музыки, под которую обычно так хорошо работалось обитателю верха. Только тяжелые неровные шаги. Только шаги. И невольно всплывают в памяти стихи Алексея Федоровича «Тревога», где ум «тайно шумит» «тревогой тонкой», где жизнь «тревожна мглой чудес», где стар и млад погружены в «тревог туманность». Ах, как хочется снова побывать жарким летом в уголке, который я умилительно живописала в своей книге. Все в этом краю полно воспоминанием об Алексее Федоровиче, и столик его под кленами все еще цел и скамейка зеленая как будто ожидает нас обоих. Как хочется! Но — тревога... Иной раз в те давние времена удачный мирный быт нарушали гости. Бывало это обычно в сентябре, 23-го числа, в день рождения Алексея Федоровича. Сначала приезжали самые близкие, всегда несколько человек. Пиама с Юрой, Петя Палиевский, А.В. Гулыга, Л.В. Голованов, Алеша Бабурин. Петя, после того как в «Контексте» вышла одна из статей Алексея Федоровича о символе, привез в подарок великолепную дыню, всю обклеенную наклейками — «Контекст». Ели дыню с особенным удовольствием. Пиама привезла как-то любопытный кофейный сервиз с подносом и мягчайший плед — они и поныне у меня в ходу, особенно плед. Его полюбила белоснежная кошечка Игрунья, и мы вместе наслаждаемся, отдыхая под пледом Пиамы и Алексея Федоровича. Пиама сделала нам еще один подарок — привела в гости Л.Н. Столовича, философа, стихотворца, небывало остроумного, добрейшей души человека. Леонид Наумович пришелся нам обоим по сердцу и остался таковым навсегда. Хотя он большей частью жил в своем тартуском университетском уединении, но, приезжая, одаривал книгами, стихами и своими открытиями кантовских раритетов.

Тахо-Годи А.А. Лосев. М., Молодая гвардия, 2007.

Вспоминается год 1986-й, преддверие конца. В ночь на 12 августа (вспомните, в такую же ночь обрушилась катастрофа 1941 года на дом Лосева) слышу голос Майи Николаевны: «Аза, вставайте, мы горим». Почему-то говорит она тихо, спокойно, а мне все еще снится, что где-то лопаются стеклянные шары, разбиваются, падают откуда-то сверху. А это вовсе и не шары лопаются во сне, а шиферные крыши Маленького домика и большого сарая трещат от огня. Быстро вскакиваю, бужу Алексея Федоровича. Он совсем спокоен. Одеваю его, как следует, потеплее, в осеннее пальто, веду осторожно в аллею, усаживаю на скамейку — она как раз посередине, под огромным деревом, вдали от дома. Укутываю Алексея Федоровича в шерстяные одеяла, пледы, ночь холодная, август, не дай Бог простудится. Сама спешно, но вполне разумно собираю рюкзаки с рукописями и книгами. Не знаю, откуда берутся силы, таскаю тяжелейшие рюкзаки туда, к скамейке, где Алексей Федорович, — это его достояние. Главное, чтобы огонь не перекинулся на наш Большой дом. Огонь пылает вовсю, небо горит, стволы сосен уже занялись, верхушки горят, пожарные из Раменского льют воду, рубят ветки так, чтобы огонь не перешел по развесистым деревьям к нам. Уже угол дома, где как раз электрический щиток, запылал огнем. Бросаются тушить. Откуда-то набежал народ, тащат что ни попало из Маленького домика. К счастью, его обитатели, наши друзья, Оля и Саша вместе с девочками ночуют в Кратове, где у них тоже комнаты в даче Воздвиженских (старики умерли — остались внуки). К утру остается черное пепелище, все выгорело, ни травинки, мрачно стоят черные обугленные стволы.
Наши погорельцы на следующий день развешивают и раскладывают жалкие остатки своего скарба, в основном горелые книги. Там есть и мои, мокрые, обгорелые — давала читать Ольге.
Несколько лет черно на месте сарая и срубленных горелых деревьев. А домик уже вовсю отстраивает неунывающий Иван, да еще больше и лучше прежнего. Потом построит и сарай, подальше от дома, и снова наполнится он всякой рухлядью, ненужным хламом и досками. Сгоревшую пилораму тот же умелец Иван выстраивает заново, снова пилит на ней целыми днями доски, и регулярно гаснет то одна, то другая фаза электричества, реагируя на ухищрения великого мастера на все руки. Оля и Саша на следующий год снова поселяются в Маленьком домике, и стоял он долго — памятью покойному уже Ивану Георгиевичу.

Виноградова Е.Б., Кудрин В.Б. Дом А.Ф. Лосева. Журнал «Москва», 2007, № 11, С. 172 – 182:

Каждое лето с 1966 по 1986 Лосев, у которого никогда не было своей дачи, проводил на даче А.Г. Спиркина на станции Отдых Казанской железной дороги. Но эта дачная жизнь (обычно она начиналось в июне и захватывала 23 сентября, день его рождения) менее всего походила на отдых. Это была такая же непрерывная, интенсивная, изматывающая работа, как и дома на Арбате. Обычно Алексей Федорович сидел в кресле-качалке на открытой веранде, среди кустов жасмина, или в саду, за знаменитым столиком под кленами. Рядом на скамейке располагался кто-то из его помощников-секретарей, читавший вслух книги, необходимые для работы, и записывающий тексты, которые диктовал Алексей Федорович. Диктовал всегда набело, без поправок. Ведь еще до прихода секретаря Лосев обдумывал, формулировал и держал в памяти целые страницы.
Теперь безмолвный свидетель этого подвига мысли – старое, рассохшееся, но бережно сохраненное Азой Алибековной плетеное кресло-качалка – экспонат мемориальной экспозиции. Но стоит оно не за стеклом, не за музейной «веревочкой», а прямо рядом с нами, поэтому и кажется, что философ только что поднялся и медленно ушел, оставив старенькое «солдатское» шерстяное одеяло, укрывавшее его больные с лагерных времен ноги. Кажется даже, что кресло еще чуть-чуть качается…

Стр.: [1], 2

• Московская область

• Вернуться к карте

  Перейти в раздел "Весь Лосев"