Бюллетень. Выпуск пятнадцатый. Культурная и научная жизнь «Дома А.Ф. Лосева»

Семинар «Русская философия».
Заседание № 87 (15 марта 2012 г.)

Выступающие: Станислав Бемович Джимбинов (Литературный институт им. М. Горького), Алексей Леонидович Налепин (Российский фонд культуры), Виктор Петрович Троицкий («Дом А. Ф. Лосева»), Ирина Анатольевна Едошина (Костромской ГУ им. Н. А. Некрасова), Петр Васильевич Палиевский (ИМЛИ РАН).

Тема: К 100-летию выхода в свет «Уединенного» В. В. Розанова.

Председательствующий: В. П. Троицкий.

Участвовали: Айвазян М. А., Ананьева Н. А., Барабанов В. Л., Бегеза П. И., Гоголин М. Ю., Джагарова Г. М., Еремеев В. Л., Жаданова В. В., Заболоцкая И. К., Зайцева И. Д., Зайцева О. Ю., Ильина В. В., Китаева Е. Л., Козлова О. И., Лазько Н. В., Маневич Л. И., Меньшикова Н. А., Михайлова М. В., Моргачев В. П., Моргачева Н. В., Нефедьев Г. В., Нехаенко В. В., Пузанов, Пуминова Н. В., Резвых Т. Н., Семенов С. А., Сербиненко В. В., Слюсарева И. Н., Соколов Б. Г., Соснова М. Л., Тимашева Л. В., Федоров И. В., Фокин П. Е., Фокина О. А., Цылев В. В., Чепиков А., Чепуренко Т. В., Черкас О. В., Шелякин О. В. Всего: 39 человек.

Заседание посвящено обсуждению феномена розановского «Уединенного» и приурочено к столетию выхода в свет данной книги: ее первое издание вышло из печати 2—3 марта 1912 года, и с учетом поправки на новый стиль получается ровно день заседания — 15 марта.

Из выступлений: 1. Характеризуя специфику жанра «Уединенного», С. Б. Джимбинов привел три современных примера «розановских» форм литературного творчества у Г. Гачева («жизне-мысли»), Вен. Ерофеев (книга «Москва — Петушки» писалась не для публикации, то есть тоже была «почти на праве рукописи») и Д. Галковского (мелкая форма, сеть примечаний в «Бесконечном тупике»). Создание нового жанра, предположил Джимбинов, потребовалось Розанову, чтобы освободить мысль, чтобы она не загонялась ни в какие «гутенберговские» рамки, а если нет стеснения — есть и полная свобода в содержании, отсюда открываются (и для Розанова открылись) подступы к глубинам мироздания. 2. Основную «тайну» Розанова, по мнению А. Л. Налепина, следует извлекать из особенности его творческой биографии: он очень хотел быть и оставаться философом, и потому долго выходил из тупика классического философствования, двигаясь от трактата «О понимании» к созданию «Уединенного». Если говорить о месте Розанова в русской литературе, то вспоминается довольно давний чертеж, к которому прибег когда-то П. В. Палиевский, пытаясь изобразить «всю» русскую литературу и ее «вершины». Там рядом с «абсолютной вершиной» — Пушкиным, чуть ниже помещалась «вершина» розановского «Уединенного». Соглашусь теперь с Палиевским: да, Пушкин зажег эту творческую «вольтову дугу», а Розанов — замкнул ее, и в ней действительно два полюса — Пушкин и Розанов. Еще можно сказать: в «Уединенном» Розанов построил некий идеальный дом, то была его духовная обитель, там ему было удобно, и там он обитает до сих пор. По сути дела, если говорить о розановском творчестве в целом, он только и делал, что писал одну книгу, по типу «Уединенного». 3. В. П. Троицкий предложил вновь обратиться к философским основам всего того, что создавал Розанов. Здесь ключевым является термин, или, сказать правильнее словами Гачева, жизне-мысль, — потенциальность. Ценностно-потенциальный мир в «Уединенном» — то естественное место, где развернуто подлинно философское размышление о Боге и человеке. Если искать для «Уединенного» определение жанра, то это — жанр философского эссе, как своего рода каждодневный репортаж о борьбе за постижение и понимание непрерывной процессуальности бытия (приводятся цитаты из «Уединенного» в качестве примеров). Розанов не напрасно переводил когда-то Аристотеля, и из его «Поэтики» он, конечно же, извлекал великое определение: «предмет искусства — потенциальное». Этот греческий афоризм создатель «Уединенного» и переводил на свой розановский язык. 4. Да, Розанов — вершина, включилась далее в разговор И. А. Едошина. И тут нужно вспомнить, сколько неприятностей ему принесло «Уединенное» — как и все великие произведения, эта книга имела трудную судьбу. Нас поражает органика «Уединенного», которая чудесным образом вырастает вроде бы из банальных картинок. Розанов — художник ХХ века, он вполне вписывается в парадигмы модернизма, а его книги напоминают литературу потока сознания (У. Фолкнер, Дж. Джойс). Но если мы сравним «Уединенное» с эпизодом «Пенелопа» из «Улисса» Джойса, мы обнаружим и много сходств и перекличек, но увидим и принципиальную разницу: все-таки у Джойса текст явно сконструирован (его знаменитая игра с корнесловиями, например), а у Розанова — органичен, не выдуман, причем его органика какая-то изначальная, древняя — недаром он сам в своих занятиях тяготел к древним культурам (потому вообще оксюморон — фигура Розанова как журналиста, потому Розанов немыслим на трибуне собрания). Эта обращенность к корням, эта архаика соединяла Розанова с Флоренским — вспомним показательное признание из письма второго к первому: «вы, может быть, последний египтянин, а я — последний эллин». 5. Как подчеркнул П. В. Палиевский, мы обречены проходить все новые и новые стадии понимания Розанова. Все-таки он не философ, но и не писатель — и даже не потому, что он, как говорят, создал новый жанр, а потому, что у него нет заботы о форме. Вот названные С. Б. Джимбиновым три писателя — им очень далеко до Розанова, и уже потому далеко, что они как раз сознавали себя создателями новых жанров. У Розанова — именно органическая неделимость, жизненность его письма. В этой связи, заметил Палиевский, вспоминается один из сюжетов наших бесед с А. Ф. Лосевым, когда мы обсуждали проблему ограниченности научных методов (тема, нас давно объединявшая) и незаметно перешли на Розанова, и Алексей Федорович как раз и высказался в том смысле, что вот, мол, Розанов-то и умел обходиться без индукций и дедукций, соединяя быт и самую высокую проблематику бытия. Высокие понятия светились у него в житейской пыли. Действительно, у Розанова нет ни одной абстрактной строки, в его словах успешно соединялось высокое и низкое, и проявлялась, можно сказать, реальная бесконечность. Вот к ней Розанов и имел прямой доступ, это был дар от Бога. Точно по завету Флоренского — истина не доказуется (на это претендуют философские системы), а показуется: именно такую онтологию мысли Розанов и вводил в нашу литературу.

К содержанию Бюллетеня

Культурная и научная жизнь «Дома А.Ф. Лосева»

Семинар «Русская философия». Хроника: октябрь 2011 — апрель 2012 г.

Вы можете скачать Пятнадцатый выпуск Бюллетеня /ЗДЕСЬ/